След Золотого Оленя. Повесть - Страница 9

— Логично, но при одном условии: если художник изобразил реальные исторические события, а не вдохновился какой-нибудь легендой, как и создатель горита из Солохи. А это гораздо вероятнее. Батальной живописи тогда ведь еще не знали.

— Одни на конях, другие пешие. Одни бородатые, другие — безбородые. И в одежде разница есть, хоть и небольшая.

— Ну какая там разница! В числе пуговиц на кафтанах? Нет ничего опасней поспешных выводов. Они как шоры. На горите из Солохи тоже одни бородатые, другие безбороды. Чисто условный прием. Надо же было художнику как-то обозначить противников, чтобы мы их различали. Или облагородить их, изобразить «Идеальных воинов». На Солохском гребне сражаются скифы — двое пеших против одного конника. И одеты они по-разному: у пеших поверх кафтанов панцири, у конника на голове не обычная войлочная шапка, а греческий шлем, на ногах поножи. Однако ни у кого не возникает ни малейшего сомнения: все они скифы. Верно?

Он опять отодвинул вазу подальше, чтобы полюбоваться.

— Так что гипотеза ваша, друг мой Всеволод, слишком скороспела, повисает в воздухе. Не исключено, что тут изображены представители двух разных племен. Но пока это лишь предположение. Несомненно лишь одно: и те и другие — скифы. А что это с головой они у него делают? — заинтересовался профессор, ставя вазу на стол. — Дай-ка лупу.

— Сергей Сергеевич считает, какой-то магический обряд совершают над покойником.

Казанский недоверчиво хмыкнул:

— Делают дырку, чтобы душу покойного выпустить на волю? Это что-то новенькое. Но, поскольку письменного описания всех своих ритуалов они нам оставить не удосужились, заманчивые просторы открываются. Один что-нибудь придумает, другой опровергнет и предложит свою выдумку, еще более невероятную. Тут на несколько диссертаций можно нафантазировать.

Мне не оставалось ничего другого, как промолчать.

— И красавец этот разве не подтверждает, что древности без всяких сомнений скифские? — продолжал профессор, откладывая лупу и снова любовно беря в руки Золотого Оленя. — Превосходнейший образец классического звериного стиля. Типичнейший!

— Не хуже Костромского, Олег Антонович, правда?

— Не хуже, ничуть не хуже. Пятый век? А может, пораньше? Посмотри, какими широкими плоскостями, без излишней детализации, изображена мускулатура. Явно еще не забыты старые традиции резьбы по дереву.

Положив Оленя, Казанский начал раскуривать толстую трубку, но тут же нахмурился, задумчиво оглядел разложенные на столе сокровища и вдруг сказал:

— И все же, сдается мне, будто этого красавца я где-то видал.

Я обмер.

— Где? Вот запамятовал! — буркнул Олег Антонович, потирая высокий, с залысинами крутой лоб.

— Может, он вам напоминает бляшку из-под Полтавы? — спросил я. — В самом деле, пожалуй, в очертаниях морды у него есть что-то лосиное, как и у оленя на этой бляшке. Я сравнивал.

— Какую бляшку?

Я быстро нашел книгу, открыл заложенную страницу и показал ему:

— Вот эту.

— Ах, из коллекции Эберта. Некоторое сходство, пожалуй, есть. Но я другого оленя имел в виду, — повторил он и с очаровательной непоследовательностью похвастал: — У меня же прекрасная, абсолютная память.

Олег Антонович прошелся по комнате, потом остановился передо мной, нацелил мне в грудь дымящуюся трубку, точно пистолет, нестрого сказал:

— Надо искать! Вещи уникальные и могут привести к важным открытиям. Скорее всего припрятали их в годы революции и гражданской войны или незадолго перед этим. Где же их выкопали «счастливчики»?

«Счастливчиками» с изрядной долей иронии прозвали керченские жители тех, кто до революции сделал своей опасной профессией поиски и ограбление древних могил. «Счастливчики» были злейшими врагами археологов. В алчной погоне за драгоценностями они вскрывали и уродовали древние погребения, выбрасывали из них куда попало или даже просто варварски уничтожали все, казавшееся им ненужным, а для ученых представлявшее ценность отнюдь не меньшую, чем золото. Между археологами и грабителями шла форменная затяжная война — с облавами, засадами, жертвами: в 1918 году, воспользовавшись беззаконием, царившим при оккупантах, «счастливчики» зверски убили тогдашнего директора Керченского музея талантливого археолога Шкорпила.

«Воспрещаются в Керчи и окрестностях всякого рода самочинные кладоискательские раскопки для добывания древних памятников, являющихся народным достоянием. Надо помнить, что обязанностью каждого гражданина является охрана и защита памятников старины и искусства и неисполнение этого повлечет за собой ответственность по закону военно-революционного времени», — провозгласила народная власть в одном из первых декретов местного Военно-Революционного Комитета, расклеенных на улицах Керчи всего через неделю после изгнания белых.

Однако «счастливчики», конечно, еще некоторое время по инерции продолжали хищничать. Но никакого сочувствия в народе они уже не находили, и вскоре удалось навсегда обуздать воровскую вольницу.

— Надо непременно выяснить, где они, Шельмы, все это раскопали! — решительно повторил профессор. — Ведь не один же такой курган там был. Должны найтись и другие погребения. Так что любой ценой надо выяснить, кто спрятал эти сокровища в погребе и где он их, негодяй, украл!

— Где его найдешь? Не в уголовный же розыск обращаться.

— При чем тут уголовный розыск? Не остри так бездарно! — напустился он на меня. — Сам ищи! У археолога нюх должен быть, как у ищейки. Забыл — или скорее вовсе не знал: у древних греков в его первозданном смысле слово «история» означало «расследование». Вы запрашивали хотя бы адресный стол, кто там жил в этой хибарке? Нет. Напрасно! Где у вас телефон?