След Золотого Оленя. Повесть - Страница 69

— Какая уникальная находка! — восхищался Андрей Осипович. — Можете мне поверить, ни в одном музее ничего подобного нет. Жаль, что подкладка истлела. Но можно будет восстановить. Вы полюбуйтесь, как ловко его смастерили.

Панцирь действительно был сделан весьма изобретательно. Металлические чешуйки накладывались на кожаную подкладку. Она истлела, от нее сохранились лишь» несколько клочков, прилипших к некоторым чешуйкам. Они прикреплялись к подкладке, как пуговицы, с помощью кожаных ниточек, продетых в специально пробитые отверстия, пояснил нам Андрей Осипович. Поскольку каждая пластинка была прикреплена отдельно, панцирь плотно облегал тело воина, не стеснял движений, был легким и в то же время прочным и надежным…

И сделал этот замечательный панцирь, конечно, мастер, похороненный в первой камере! Теперь стало понятным назначение найденного у его могилы затейливого молота-пуансона. Именно им ковались тончайшие чешуйки.

Справа от скелета вождя лежал стальной меч в золотых ножнах, украшенных сценками борьбы разных животных. Навершие у меча было в виде когтистой орлиной лапы, а перекрестие напоминало формой бабочку, сложившую крылья. На рукояти его мы увидели те же самые изображения оленей и гоняющихся за ними львов, что и на стенках одной из каменных литейных форм, положенных возле тела принесенного в жертву мастера. Не оставалось никаких сомнений: именно в ней талантливый мастер и отлил этот меч для вождя.

Меч был с длинным — в семьдесят сантиметров, как у сарматских, лезвием, предназначенный рубить, а не колоть и резать, как обычные скифские акинаки. Рядом с ним тремя кучками лежали наконечники истлевших стрел. На земле сохранились отпечатки колчанов, а в одном месте — даже несколько кусочков кожи от одного из них. Еще несколько пучков стрел стояли у стенки в углу. У некоторых отлично сохранились древки, достигавшие в длину семидесяти сантиметров. Целые стрелы производили, конечно, куда более внушительное впечатление, чем просто наконечники.

Наконечников же мы насчитали свыше трехсот, в большинстве бронзовых.

— Их было легче отливать в формочках, чем ковать железные, — пояснил студентам Андрей Осипович. — А стрел в бою требовалось много.

Возле головы покойного вождя лежал его шлем — бронзовый, усиленный ребром с шишечкой на верхушке и с подвесными нащечниками. В двух местах были заметны вмятины от ударов вражеских мечей. Ребят поразило, что шлем оказался так невелик, всего в тридцать сантиметров высотой. Никому из студентов он бы на голову, пожалуй, не налез.

— Акселерация, — глубокомысленно заметил по этому поводу дядя Костя. — Наглядный пример совершенствования человеческого рода. Не только продолжительность жизни увеличилась, но и объем черепа. Читал в журнале «Здоровье».

Рядом со шлемом лежал боевой щит — вернее, лишь его железная оковка, украшенная в центре золотой маской какого-то свирепого божества, призванной устрашать и отпугивать врагов, и фигурками стремительно скачущих, словно летящих, шести оленей по краям. На щите оказалось немало вмятин. Видимо, он прикрывал своего хозяина во многих битвах. В центре щит был пробит насквозь, так что лицо изображенной на нем богини исказилось. Казалось, она широко открыла рот в последнем вскрике гнева и боли.

— Странно, — пожимая плечами и покачивая головой, вопрошал Казанский, сидя на корточках возле скелетов. — Такое впечатление, что они умерли одновременно, потому и похоронили их вместе. И мужик этот погиб явно не от старости. Что с ними случилось?

На этот вопрос мы вскоре получили обстоятельный ответ. Его дала судебно-медицинская экспертиза, проведенная спустя двадцать пять веков после событий. Жизнь, как нередко бывает, сочинила историю куда более романтичную и драматичную, чем мы гадали у костра. Но не стану забегать вперед.

Женское погребение оказалось еще богаче, тут была похоронена, видимо, жена вождя, не простая наложница. Голову ее украшала высокая коническая шапочка, вероятно, кожаная, сплошь обшитая золотыми бляшками и пластинками. Кожа истлела, но бляшки хорошо передавали форму убора. На лбу хорошо сохранилась золотая лента с растительным орнаментом.

Золотыми бляшками был усыпан и весь скелет. Мы насчитали их шестьдесят восемь. На тех, что покрупнее, квадратной формы, было вытеснено изображение какой-то богини и стоящего перед нею на коленях воина. На овальных бляшках поменьше, всего в два-три сантиметра длиной, были изображены различные животные, особенно часто крошечные олени.

— Явное пристрастие к оленям, видимо, отнюдь не случайно, — сказал Олег Антонович, в какой уже раз внимательно изучая украшения в лупу. — Присмотритесь получше. Теперь оленей у нас набралось много — и всяких размеров, можно их сравнивать. Совершенно очевидно: все они схожи между собой. У всех летящая поза, рога типично оленьи, хотя и стилизованные. Но морда у всех с горбинкой, и толстые лосиные губы. Сочетание несколько странноватое, но явно не случайное. Своего рода герб племени, а? — посмотрел он на меня. — Вероятно, художник взял за основу изображение лося, служившего, вполне возможно, еще родовым тотемом у предков, обитавших тут, на границе лесостепи издавна, и придал ему черты благородного оленя — нового божества, завезенного сюда скифами. Так что, пожалуй, и эти олени действительно подтверждают: племя было коренным, местным и вошло на равных в скифский союз. Во всяком случае, есть о чем поразмыслить…

Взяв в руки фотографию Золотого Оленя, лежавшую на столе, он задумчиво произнес, окутываясь облачком ароматного дыма, вырвавшегося из трубки: